Мозгофобизм Крышкина

роман-псевдогротеск

Как Шишов поссорился с Глухобредовым

Как то Шишов и Шах Вали гуляли по Глумомирску. Оставив своих верных товарищей-шишоидов в лагере для охраны лавки, Шишов решил подышать свежим воздухом, а Шах Вали даже взял с собой бауловских листовок типа для распространения, но выкинул их в ближайшей канаве. Они направились без определенного маршрута пешком в центр. Шишов и Шах Вали шли сначала по улицам, на которых детишки играли в антиброунольщиков, натурально избивая палками тех, кто изображал терминальщиков. Но вскоре они прошли район броунольной озабоченности и очутились в старом городе, где совсем не чувствовалось бауловизма. Листовок и блокадных объявлений на стенах не было, а тетки и бабки миротворно занимались своими обычными делами. Тут же Шишов и Шах Вали зашли в полуподвальную пивнушку. И здесь алкоты не интересовались терминалом, а мирно беседовали об опившемся товарище и долго занимались раскуриванием намокших в разлитом пиве сигарет. Здесь Шишов сильно отдыхал от постоянной алкогольнонемотивированной бузы в лагере возле их лавки.

Но, выпив несколько бокалов пива, он с Шах Вали отправился дальше на прогулку. Тяжело дыша на крутых подъемах, Шишов материл Шах Вали за алкотскую недоученность, а, когда они спускались куда-нибудь вниз по мощеной дороге, восхищался его раскрасневшимся лицом с бурными прыщиками как классическим примером шахвализма. В местной аптеке они купили боярышник, произведенный по любимой Шишовым рецептуре завоньской фармацевтической фабрики. В бурьяне возле камней с памятной табличкой, повествующей об их охранности, они живо на карачках, диалектически нарушая шишоиднолавочные принципы, распили купленные флаконы, побросав их в траву рядом к уже имеющейся пустой таре разной вместительности, от боярышниковых ювелирных размеров до полиэтиленовых полторашек. Потом они долго кружили по искореженным оврагами и древними фортификационными сооружениями улицам, пока не набрели на местную недавно отремонтированную церковь. Тут они уже уселись на лавку, напротив храма, для распития вина, купленного в соседнем магазине. Распив культурно бутыль 0,7, они отправились на экскурсию в саму церковь. Там внутри было многомрачно, но прохладно. И здесь Шишов и Шах Вали уселись на лавку возле иконы. Шишов сладостно рассматривал поповские рясы, сильно завидуя их фасону и размерам. Но попы что-то читали из книжки и одновременно ходили по кругу, явно даже в такой суперской одежке не удовлетворяя немногочисленных прихожан, жаждущих чуда. Прихожане входили в церковь с сияющими надеждой глазами, а выходили унылыми и озабоченными. Неумение попов работать с народом разочаровало Шишова. Он отверг рясоодевание, тем более что от гнусавых звуков, исходящих от попов, Шах Вали стало плохо, и он проблевался прямо на лавку. Еще более уверовав в правоту своих идей, Шишов покинул религиозное заведение вместе с оттирающим блевню с одежды Шах Вали. Пришлось покупать еще портвейна, чтобы нейтрализовать блевотные массы в его желудке, взбудораженные попами. Так появилось новое табу в шишоидной жизни. Всем шишоидам с этого дня запрещалось посещать даже с ознакомительными целями церкви и другие религиозные центры.

Потом, распивая купленную по наводке местных алкотов паленку, они сидели в беседке во дворе многоквартирного поношенного дома рядом со скульптурами мальчика и девочки в трусах и майке, которые держали факелы. Вдруг во дворе появились седоватый дядька пенсионерского возраста, который нес электродрель и ведро, и двое молодых дядек лет по 30, даже отдаленно не напоминающих работяг, хотя они и несли что-то тяжелое, завернутое в мешковину. Потом один из них в поношенной майке с нарисованными гитарами и волчьими мордами принес лестницу и удлинитель, к которому присоединили дрель. Тогда другой сутулый с тонковатыми руками взобрался на лестницу и начал неумело сверлить кирпичную стену дома. Он сломал несколько сверл, но просверлил несколько дырок. Как оказалось, седой был известным местным скульптором-самоучкой, специализирующимся на изготовлении мемориальных досок никому неизвестным даже в самом Глумомирске самопровозглашенным поэтам, писателям и художникам. Звали его Сергей Николаевич Шкуров. Молодые люди были работниками местного музея бескорыстно помогавшие Шкурову установить доску неизвестному писателю Пустышкину, жившему когда-то в этом доме.

Когда Шишов решил пойти поссать в подворотню, в нее собирались входить основные кураторы и вдохновители повального досковешанья - местный глава пенсионного клуба охранителей памятников старины Рожин и активный его участник Глухобредов. Бородатый до безубия Рожин, который был на голову выше Шишова и имел на два размера больше обувной размер стопы, случайно задел его ссущего своей большой полевой сумкой, в которой носил алкофляжку и личные инвалидские удостоверения. Шишов, потерявший равновесие нассал сначала на свою обувь и по инерции толчкового движения оставил большое мокрое пятно на левой рожинской штанине. Рожин, почувствовавший сток мочи на своей ноге, не хотел обострять на этом внимание и поспешил уйти. Все было бы хорошо, но небольшие капли шишовской мочи попали на парадные сапоги Глухобредова, одетого в ритуальную военизированную форму по случаю очередного досковешанья. Между ним и Шишовым началась словесная перепалка, переросшая в кулакомахание. Первым в зубы получил Глухобредов, но и он успел сапогом попасть в ожиревающий живот Шишова. Пока Рожин звал на помощь Шкурова и музейщиков, Глухобредов ощутил завершающий удар шишовским кулаком по собственной голове и сотрясение мозга. Вскоре скорая увезла Глухобредова в больницу, а милиция отпустила Шишова в силу его сугубой мозговой инвалидности. Вскоре в антиброунольном лагере и окружающих его глумомирских районах только и говорили об ужасной глухобредовскошишовской драке из-за больших идейных разногласий в стане антитерминальщиков.